Шёл мимо Британского музея и заглянул в кофейню за молочным кофе с куском пирога.
За стойкой еле выглядывало белобрысое полутораметровое недоразумение женского пола. Лет двадцати, не больше. С трудом перебирая все десять известных существу английских слов, забывая только что услышанное и волнуясь по любому поводу, она еле дотягиваясь до тачскрина на нем набирала явно не банкетных размеров заказы. За её спиной орудовала двухметровая негритянка весом в центнер, когда это бывает комплиментом. И так они как-то дружно между собой. Негритянка не стесняясь по кройдонски, а наше недоразумение не то с польским, не то с чешским акцентом. Не знаю, как славян можно не замечать, я китайцев, корейцев и японцев отличаю секунд за 15, а славян примерно за 7.
Взяв стоимость предыдущего заказа и, видимо, получив чаевые, пока я рассчитывался за свой кофе и пирог карточкой, в отсутствие других покупателей, недоразумение совершенно по-детски наивно вертела в руках двадцати-пенсовую монетку. Она разглядывала её как будто видела впервые. А я разглядывал её. Жиденькие волосы, неинтересный подбородок, сами себе на уме губы, при каждом открытии которых издавался набор звуков не совместимый с местным наречием, но до боли знакомый русскому уху. Она не трогала волосы зазывно, не улыбалась совсем и не пыталась быть вежливой. Она была представителем ровно того типа славянской женщины, который снимали в хороших советских фильмах.
Вот сейчас Доктор достанет свою ультразвуковую отвертку или переключатель временного вертекса, и сменит бэкграунд. Вот уже не Старбакс, а заводской буфет, не полячка, а пермячка, не "кофе как ты любишь", а компот, в который сухофруктов побольше за комплимент плюхнут. Вместо очень-шоколадного пирога жареная трубочка с джемом на пергаменте, а стены и мебель резко сменяются на гулкий кафель и восьмиугольные столы. Она все так же вертит ленинский рубль, думая, что когда-то он будет стоить огого же, думает, что надо закончить быстрее смену и бежать к своим девчатам. Негритянку свою в шутку зовет Чёрной Мамбой и утыкается в неё каждый раз, когда ей не улыбнется бригадир района Блумбурёво Лондонградского кофетреста, ревёт, дурочка, говорит уедет в свой Кембридж и будет там до старости работать в столовой Вагамама, останется в девках и будет проклинать мужиков. Чёрная мамба своей ручищей легонько касается жиденьких белесых волос и с только неграм доступной нежностью говорит "не переживай, и твой Уилл Смит скоро найдется, будешь ему лепить пельмени, смотря Восточников, пальцами всеми в муке водить по строчкам в тетрадках ваших отпрысков, проверяя правописание в домашке по английскому".
Черт меня возьми, любовь штука действительно злая, вот так зайдешь в кафе, увидишь это недоразумение, на которое без слез не взглянешь, и ведь захочется сложив брови домиком слушать её захлебывающиеся рассказы про всех китайцев и корейцев, которые сегодня приходили за кофе. Её рассказы о том, почему арабика лучше остальных сортов кофе и смотреть как она размахивая руками в воздухе изображает приготовление кофе, прикладывая палец якобы задумчиво, ожидая, пока следующая порция отфильтруется. А потом мечтательно будет кружиться, как фокусник из шапки доставая порцию свежепахнущего кофе. Будет ждать тебя с работы с твоим самым любимым фрапучино, говоря, что перед закрытием улучила момент, когда Чёрная мамба ушла выносить мусор и поставила в сумку, "как ты любишь". А ты так будешь смотреть на неё — ну как оно такое вообще существует. В тесной подвальной студии будет пахнуть котлетами и супом, между холодильником (на котором обязательно стоит аквариум-телевизор с рогами) и стиралкой будет стоять крохотный столик, застеленный клетчатой скатертью, стоя на табуретке эта матрёна будет ковыряться в верхних шкафчиках, чтобы найти хмели-сунели, вывезенные тайком от мамы из Варшавы…
Я доел задумчиво пирог, за прилавком слышалось задорное "… мы еще из этого сможем сделать пять фрапучино!!!" на ломаном английском и слышалось как улыбается огромная мамба…
Советский уют остается в ДНК, качественно сдобренные бескрайними метрами бибисишных ракурсов и проездов камер, поддержаные декорациями сумеречно подсвеченного британского музея, картинки советского прошлого выплывают в самых неожиданных местах, когда героини черно-белых фильмов про девчат и целину обнаруживаются в самых неожиданных местах, как кофейня на Грейт Рассл Стрит (уместнее сказать буфет на Большой Расселовской улице) и взрывают кортекс смесью ощущений, похожих на американские горки только во времени.
Иду домой, на Рассел сквере слушаю тему из Шерлока, а дальше, за Брансвиком, включаю Вальс Никитиных :) Лондон слезам не верит…
Если б советская москва была лондоном, то это было бы площадью трёх вокзалов:
Вот так бы одинаковые советские жители ехали бы домой в отдаленные панельные трущобы
Те, кто на автобусе не доберется, шли бы на электричку вот так
или вот так
Мимо поездов дальнего следования, вздыхали бы от названий паРижск, брюСельск, Диснейлендщина..
Работяг бы манил запах вагонов-ресторанов и идея, что следующий час (=ночь в советских поездах — евростар всего два с половиной часа летит) пассажиры этих загадочных поездов проведут в уютных сидениях (пахнущих свежим бельем купе) под жужжание электромоторов (стук колес). Проводник проходя спросит как прошел день (соберет билеты и даст квитанцию за бельё, взяв сорок семь копеек)
И пойдут себе дальше, мимо центрального главпродукта (Waitrose), мимо вечно актуального универсама Снежинка (Sainsbury's) и домой, где котлеты, суп и кошка опять забилась под ванну от детей.