вторая часть вступления к диплому. все также в виде сказочки

Пока большая часть русско-язычного населения (того, считающего что Россия развивалась примерно так: Киев, орда, Грозный убивает сына и сразу потом дедушка Ленин, за ним Сталин и все, дальше только разруха) живет в иллюзиях о существовании реальных денег, то капиталистический мир уже лет триста как понимает, что реальное обеспечение имеющихся в кармане денег – это их покупательская способность и не более. Золотой стандарт или какое-либо другое обеспечение – сказки социалистов. Золото в кризисы прыгает в цене вверх-вниз так, что можно на нем неплохо прогореть. Также прыгают и остальные виды сбережений, хоть бумажные деньги, хоть монетки, хоть бриллианты. Вопроса получается два: куда девать излишки денег и где брать деньги для расчетов?

Этот вопрос нехватки наличных решил однажды островитянский королевский центробанк, предлагая помещикам и прочим зажиточным гражданам обменивать их наличные средства, лежащие в сейфах и страдающие от того, что их могут украсть – на бумажечки и записи в реестре. Бумажечки назывались «бондами» или по-советски – «облигациями» (что хуже отвечает значению слова). Бонд связывает людей полюбовно, а облигация навязывает условия. Бонды покупались помещиками для того, чтобы государство (островитянское исключительно) могло выстоять в войне с французами, а облигации были ничем иным, как изъятием денег у советского населения. Бонды гарантировали устойчивый доход на деньги, отданные государству. Государство имело источник дохода – налоги, поэтому могло платить по счетам. Тогда как бизнесмены могли прогореть и в сравнении с ними казалось, что государство может быть вечным. Люди, лингвистически способные это прочитать должны быть в курсе что предыдущая догма неверна. Но что, если владельцу бонда деньги понадобятся раньше?

Бонды платят небольшой дивидендик, который довольно адекватно зовется купоном. От длинного и красивого слова ди-ви-денд ждешь соответствующего дохода, а что ждать от купона (?) – как было в теории 2%, так и есть. Но тут возникает множество ситуаций. Деньги могут срочно понадобиться, инфляция может подскочить (что капиталистам хуже известно, чем многострадальным), богатство может иссякнуть или сын решит жениться, внук отправится наконец-то в Итон. В общем нужно деньги как-то извлекать из отданных государству расписок. Тогда бонды научились продавать. То есть выплата-то по ним еще  ой как не скоро, а денежку можно получить уже сейчас, но чуть меньше, чем ожидал. А тот, кто покупает, хочет конечно же заработать на бонде (не благотворитель он явно), имея лишнюю наличность, поэтому и готов вступить в эти непростые рыночные отношения. И опять же, возникает ситуация: если мы перекидываемся бондами, которые по сути являются заменителями реальных (уже практически не бумажных и тем более не металлических денег), то возникает момент, когда собственно теоретический процент, который этот бонд принесет, просто перестает иметь какой-либо смысл. Получается, что если так зажмуриться и посмотреть на всю эту торговлю бондами, в среднем получается какой-то такой доходик по ним, но не очень то и понятный.

Тут опять как в австралийской сказке. Жили-были английские банки, как ни удивительно – в Лондоне. И решили они однажды договориться о едином межбанковском проценте на различные сроки и назвали его по месту придумывания. Он с тех пор объявляется ежедневно в 11 утра на ночь, неделю, месяц, два и на полгода. Тут плюс в том, что получается наши бонды теперь- это некоторая такая бумажка, которую можно использовать вместо наличных, отдавая с небольшой суммой наличных, кому надо. Или держать их по большим банкам, как гарантии, а отдавать какими-то такими деньгами помельче. Но это если совсем просто. ЛИБОР считается со всеми возможными подпрыгивания и ухищрениями и позволяет сделать самую важную вещь: учесть инфляцию в цене бонда. Просто так получить 2% на вложение не увлекательно, а вот получить 2% сверх инфляции – другой разговор. В современном мире облигации приняли извращенную форму и теперь существуют процентные ставки, пересчитываемые ежедневно по наводкам высоко ценимых банков из ассоциации.

А теперь собственно, откуда берется риск и что это вообще такое?

В теории риск – это численно выраженный разброс в возможной цене на акции. То есть риск сам по себе это не «авось получится», не «можем потерять там сям помаленьку», а именно «в ближайшие пять дней скорее всего мы потеряем не больше чем две тысячи триста двадцать восемь рублей сорок три копейки и шлепок».

Эта ныне популярная мера «value-at-risk» (сумма приготовленных потерь) выражается примерно так: в 95% случаев потери не превысят выше указанную сумму. Что в более человеческих понятиях звучит как: "из 100 дней подряд 95 дней сумма не будет превышать подсчитанную, а 5 дней из 100 – может превысить". Поэтому учебная величина VaR 0.95 в действительности выглядит как VaR 0.99 для надзирающей организации и может выглядеть как угодно еще внутри самой компании. Взрослые дяди и тёти понимают, что всем мил только дядюшка Франклин на некогда зеленой американской бумажке, а они сами по себе могут вести себя как угодно плохо. Поэтому вышеуказанный риск потерять денежку все считают как придется.

Довольно странным было бы перейти от базовых понятий из австралийской сказки сразу к риску, но в жизни это происходит примерно так. Есть довольно большой разрыв между финансовыми понятиями, которыми оперируют довольно-таки сильные гуманитарии, оценивающие психологию людей, пользующиеся своей интуицией, наивностью клиентов и помощью тех, кто мыслит о финансах исключительно с точки зрения физики. В чем же неопределенность? В том, что будущее в англосаксонской системе ценностей не находится в изображении внутри гадального хрустального шара, как это очень популярно делать на постсоветском пространстве. Напротив, для определения будущего неплохо себе представлять основные понятия теории вероятности и того, из чего собственно строится научное понимание неопределённости.